Виктор Николаевич Гиреев на мою просьбу поделиться своими воспоминаниями о страшном и трагичном времени в его жизни и в судьбе всего белорусского народа долго отказывался. «Да я уж помню не много, — словно извиняясь за ненадежность своей памяти, говорил он. — Еще три года назад мог по фамилиям всех жителей деревни перечислить, а сейчас...»

И все же согласился, когда попросила пригласить в гости. Дверь деревянного дома открыл с улыбкой, предложил войти и разместиться, где удобно. Взгляд стал стальным и суровым, как только завела разговор о войне. Виктор Николаевич нахмурился и стал перебирать в памяти события того жуткого времени.

Мой собеседник долго обходил страшные подробности той своей жизни, когда в его беззаботное детство нагло и бессовестно вошла война. Говорил о послевоенном времени, рассказывал о родственниках и соседях... И только когда диктофон начал отсчитывать второй час нашей беседы, Виктор Николаевич озвучил моменты, от которых стало жутко и больно...

В начале июля 1941 года в деревне Городец Холстовского сельсовета немецко-фашистские захватчики установили оккупационный режим. Местные жители перестали быть хозяевами на своей родной земле. Оккупанты разрушили то, что им было не нужно, завладели скотом и провизией. Теперь они решали, как будут жить сельчане, и будут ли вовсе жить.

В середине 1943 года к Городцу подступала линия фронта, фашистские изверги свирепствовали все изощреннее. Пытаясь остановить партизанское движение, пытали и казнили местных жителей.

Девять долгих месяцев жители деревни, лишенные жилья, были вынуждены прятаться в лесу, жили в землянках.

Летом 1944-го Городец освободили. Для оставшихся в живых, замученных горем и потерями, жизнь разделилась на «до» и «после». У каждого на душе осталась незаживающая рана. Виктор Николаевич Гиреев потерял двоих самых близких людей — отца и брата. Только вдумайтесь — ему было всего лишь 10 лет. Он был ребенком, и ему было страшно. Страшно на протяжении нескольких лет...

Ниже вы прочтете несколько эпизодов, о которых рассказал Виктор Николаевич. Именно так он запомнил происходящие в то время события.

«В тот день я был у дедушки в Лубянке. Встретил на улице пацанов, а они говорят, пойдем с нами, на партизанов посмотрим. Партизанский отряд, видимо, с задания шел, остановился отдохнуть. Ну я и пошел — интересно же. И тут видим — самолет летит на Лубянку. Стрелять начал. Я побежал. А он круг сделал и опять стреляет. Тут слышу крик: «Пулеметы по самолету! Ложись!» Партизаны начали самолет обстреливать. Я под забор спрятался. А потом в лес убежал».

«Помню воскресный день был, тогда первый раз я увидел немецкий самолет. Был у нас в деревне мостик деревянный, туда еще местные гусей гоняли. Вот к нему в тот день машина военная подъехала, в десяти метрах остановилась. Вылез офицер, а шофер взял ведро, шланг, залез на машину, набрал из бочки бензин. Бензин этот вылил на мост и бросил спичку. А сам с офицером в машину — и уехали. Мост вспыхнул... И в это самое время самолет вылетел, сделал круг и улетел».

«Отец мой, Гиреев Николай Сергеевич, в 40-м году с Советско-финской войны вернулся. А тут снова — война. Партизанам помогал, снабжал оружием, провизией».

«Ранее утро. Всех жителей деревни на ферму согнали. Даже я тогда понял, зачем. Полицаи покрикивают, угрожают. А тут легковая машина на всей скорости подъезжает. Полицаи — «на вытяжку». Оказалось, комендант Быхова Мартус приехал и на ломаном языке говорит: «Еще бы пять минут, вы все были бы расстреляны. Видели, как Студенка горела? Потому что там партизанам помогали. Подожжем три дома вам в назидание, чтобы вы с партизанами связи не имели». Ну а как три, так и полыхнули дома, крыши-то соломенные. Но жителей все-таки отпустили. А люди тогда говорили, что жила в Быхове женщина из Городца, акушеркой работала. У нее, мол, «роман» с этим Мартусом был. Она как узнала, что собираются Городец жечь, так упросила немца пощадить мирных жителей. Так люди говорили...»

«В 44-м нашли нас немцы в лесу, выгнали из землянок. Построили в колонну. Детей и женщин отделили от мужчин. Нас на Твердово, значит, погнали, а мужчин, в том числе и моего отца, в Лубянку. По рассказам людей, отца моего с другими в баню закрыли. Ночь там продержали, а рано утром пришли и по списку четверых вызвали. Первым — отца моего. Увели, а через полчаса люди выстрелы слышали. Дед по маминой линии долго отца искал. И однажды нашел, возле самой дороги заметил присыпанных землей людей. По сохранившимся в вещах документам установили, что там отец мой. Сразу после освобождения перезахоронили его на кладбище».

«Сразу после войны брат мой 1936 года рождения с двумя соседскими мальчишками подорвался на снаряде. Вот так война и братика моего забрала...»

В деревне Городец по улице Центральной находится воинское захоронение — братская могила погибших советских воинов и партизан, а также памятный знак в память о воинах-земляках, погибших в годы Великой Отечественной войны.

В годы войны партизанская деревня Городец трижды сжигалась карателями.

Екатерина ГУРСКАЯ