— 26 апреля у моей супруги умерла тетя, и мы отправились всей семьей в Кобрин проститься с ней. Жена и дети после похорон остались там на пару дней, а я возвращался в Новополоцк на автобусе. Смотрю — мимо пролетают три Ми-26, все из нашего полка. Сразу понял: произошло что-то экстраординарное, ведь просто так эти огромные машины никто бы в воздух не поднимал, — вспоминает события тех тревожных дней Александр Кареба. — 30 апреля. Нас собирают по тревоге, час на сборы, а это значит: хватаешь дома сложенный именно на такой случай чемодан — и пулей на взлетку! Все мы собирались в Афганистан, а улетели тушить реактор в Чернобыль. Никто не пытался отказаться: даже думать об этом было стыдно — мы же военные люди, члены партии!
Два часа лету — и девять экипажей уже приземлялись в Чернигове. Летчиков разместили в местном авиационном училище: отсюда до Чернобыльской АЭС — около 60 км. Тут же инструктаж и вводная: наша задача — засыпать с воздуха песком и свинцом дымящееся жерло 4-го реактора.
— Подъем в 5 утра, в 6 — завтрак. Нет, никаких специальных продуктов для летного состава там не было. Правда, перед полетами врач выдавал в пакетиках и настоятельно просил выпить раствор йодистого калия. Говорили, он защищает щитовидку, — рассказывает Александр Кареба. — Об этом я с болью вспомнил через пять лет после указанных событий. Одному из членов нашего экипажа — правому летчику Александру Есину, который игнорировал это требование, удалили щитовидку... Эх, жалко парня аж до слез! Но, повторюсь, возможность сохранить ее у каждого из нас была.
Три экипажа из Новополоцка, которые прилетели сюда раньше, еще 28 апреля, и работали над станцией, хватанули очень большие дозы. Одна из проблем была в том, что никто из пилотов раньше с грузом на внешней подвеске не летал. При этом надо понимать: Ми-26 совсем не пушинка — это самый большой в мире серийно выпускавшийся транспортный вертолет. Драгоценное время уходило на зависание, прицеливание и главное — отцеп подвешенного свинца или песка.
— Поэтому для нас в срочном порядке разработали новую конструкцию подвески со сбрасываемыми крючками: подлетаешь, жмешь на кнопку — и груз падает вниз. Но это не все. Изнутри кабины наших вертолетов — снизу и по бокам — обшили листовым свинцом, чтобы защитить экипаж от проникающего излучения, — показывает архивное фото Александр Михайлович. — Работали мы так. Свинцовые чушки общим весом 15 тонн крепили к Ми-26. Мы взлетали, выстраивались в шеренгу с дистанцией 500 метров и по команде заходили на реактор. Полковник Нестеров в это время находился на самой высокой точке города Припяти — крыше гостиницы — и оттуда командовал по радиосвязи: «Борт 576, сброс!» Ми-26 был оснащен 3 видеокамерами, мне было хорошо видно, что происходит внизу. Но сложность была в том, что рядом с разрушенным реактором находилась труба высотой 175 метров, а диаметр шахты, в которую мы сбрасывали груз, не превышал 18 метров. Вот и представьте, какого это: с высоты минимум 200 метров за секунды сбросить груз и попасть в заданную точку. При этом весь экипаж отчетливо понимал: за любое промедление мы платим собственным здоровьем...
Песок набирали на трех специальных площадках, расположенных в пятикилометровом удалении от станции. И тут тоже был интересный момент. Специальных одноразовых контейнеров не было — их делали из пяти вложенных один в один куполов парашютов: именно в такой огромной «авоське» вертолеты и несли к реактору мешки с пятью-шестью тоннами песка. Сбрасывали, разворачивались над Припятью — и заходили на новый круг. Надо ли говорить, что парашюты в Чернобыль в те дни везли со всего Советского Союза.
Дезактивацию винтокрылых машин проводили на аэродроме Малейки, который располагался между Черниговом и Чернобыльской АЭС. Летчики после полетов принимали здесь душ и, надев чистые комбинезоны, возвращались на базу. Каждый день панель приборов протирали спиртом: таков был приказ командования. Но личному составу и офицерам строго-настрого было доведено сверху: спирт технический, с хлористым цинком, пить запрещено! Вокруг да около летчики ходили несколько дней, а потом один из офицеров-химиков, проведя необходимые опыты, установил: чистый, медицинский, как слеза! В Чернобыле дело до него так и не дошло, а вот по возвращении 8 мая в Новополоцк бутыль со спиртом очень пригодилась. День Победы отмечали по-военному, с фронтовыми 100 граммами...
— Первый раз нас отпустили в увольнительную в Чернигов 4 мая. Разрешили позвонить домой. Помню, как жена рыдала в трубку, так волновалась за меня, все рассказывала про сына и дочь. А я ей всей правды тогда так и не сказал, — грустно улыбается Александр Кареба. — Да и разве можно было сказать, что мы по 5-6 раз в день висим над реактором, что в кабине вертолета стрелку дозиметра валит до упора, что каждый вылет мы набираем минимум по 1 рентгену...
В «Боевом листке», который в те дни издавался летным самиздатом в Чернигове, экипаж капитана Каребы был признан лучшим. На радостях, получив номер за 3 мая, командир взялся читать новость своим коллегам, но не смог: радиация сильно била по связкам. Все они к концу девятидневной командировки уже не говорили — хрипели.
— Восьмого мая нам сказали: все, ребята, собирайтесь — сегодня вылетаете домой. Помню чувство, с которым в последний раз пролетал над АЭС: мы все осознавали, что помогли наземным службам, затушили дымящееся жерло реактора. В общей сложности за те дни мы забросили в него более 4000 тонн груза. Теперь будет легче подступиться и возвести саркофаг! А перед глазами неотступно возникали картины, которые мы каждый день видели в Припяти: пустые улицы обезлюдевшего города, забытые игрушки на балконах, детские коляски на тротуарах. В 50-60 км от ЧАЭС шла посевная, в поле работали трактора — люди еще надеялись, что урожай удастся собрать и жизнь сюда вернется. Этот пейзаж я вижу по сей день, когда разговор заходит про техногенную аварию в Чернобыле, — вздыхает Александр Кареба.
По возращении экипаж провел 10 дней в военном госпитале. Каждого обследовали — серьезных отклонений на тот момент обнаружено не было. За мужество и героизм, проявленные при тушении реактора, Александр Михайлович был награжден медалью «За боевые заслуги». Что и говорить, редкая награда в мирное время. Но уже через год во время врачебно-летной комиссии капитан Кареба услышал самый страшный приговор в судьбе пилота: «К летной работе не годен!» И его вместе с еще тремя офицерами «списали на землю» по состоянию здоровья. До выхода в отставку он будет преподавать будущим летчикам азы профессии в Академии авиации...
— Такого излучения не выдерживали не то что люди — стальные винтокрылые машины. Уже через год все вертолеты, работавшие над реактором, пришлось списать: отдельные их узлы жутко фонили, — констатирует мой собеседник. — А потом, спустя очень короткое время, к огромному сожалению, начали уходить наши товарищи: герой России Василий Водолажский, командир полка Владимир Бульба, командир эскадрильи Владимир Славников. И смириться с этим было просто невозможно.
Сегодня Александр Михайлович, как и каждый год, придет в чернобыльский храм близ площади Бангалор и зажжет свечу в память о тех, кто с честью и мужеством выполнил свой долг той тревожной весной 1986-го. Кто не дрогнул и без раздумий поехал в очаг крупнейшей техногенной катастрофы. Мой собеседник ни за что не расскажет вам о своих болячках, которыми «одарила» та девятидневная командировка. В ответ он лишь отшучивается: «Внуки мной гордятся, в школе рассказывают, какой у них дед — значит, я не зря летал и не зря прожил жизнь».
© 2018г.